Шторы. Легкие светлые шторы в мелкий цветочек колышутся на ветру, то вздымаясь и надуваясь парусом, то вновь опускаясь, а то и вовсе полощась за окном. Сколько? Сколько минут, часов или лет они гипнотизируют всех и каждого этими однообразными движениями? Сотни? Тысячи? Все может быть. Разве теперь можно быть уверенным хоть в чем-то?
Пациент из восьмого покоя, которого сестры уважительно называли господином Найтреем, пришел в себя однажды утром, и с тех пор безотрывно смотрел в одну точку, не реагируя ровным счетом ни на что. Его окликали, осторожно трясли за плечо, уговаривали поесть, выпить стакан воды, умыться, пытались вызвать на разговор, а он все смотрел и смотрел на эти чертовы шторы в мелкий цветочек и даже бровью не вел. Посттравматический шок – терпеливо объяснял им доктор – это нормально, это пройдет.
И прошло. Начало проходить тем же вечером. Одна из сестер, ухаживавшая за ним, спросила его, не закрыть ли окно, по привычке назвав господином Найтреем.
- Винсент, - ответил он ей глухим, дрожащим голосом, все так же заворожено глядя на шторы. – Мое имя – Винсент.
С тех пор она звала его только по имени и никак иначе. И он отзывался, вяло кивая ей каждый раз, когда она входила или, принимая из ее рук воду, пищу и лекарства. Он постепенно начал оживать, пробуждаться, освобождаясь от каких-то пут – так ей казалось. Он становился приветливее, разговорчивее, иногда улыбался ей вымученной совершенно неискренней улыбкой, изредка о чем-то просил. Однажды, кажется, спустя неделю после пробуждения, он попросил постричь его. Она кивнула и, расстелив вокруг него полотенца, принялась осторожно подравнивать опаленные пряди. Короче – настаивал он, - еще короче. Она качала головой, но спорить не смела. Пусть будет так, как он хочет. В конце концов, волосы – не зубы, отрастут, да и каре ему очень даже шло.
Еще пару дней спустя пациент из восьмого покоя пропал. Сестра всполошилась, поставила на уши весь мед. персонал,  а потом… А потом случайно нашла его в сквере при госпитале. Он сидел на траве возле пруда и задумчиво глядел на воду, вертя в руках трость, которую она для него раздобыла – он хромал.
О чем думал Винсент, упорно не отзывавшийся на вежливое «господин Найтрей», она не знала. Подозревала только, мысли эти малоприятны. Винсент думал о том, почему он остался жив, почему не исчез из памяти Мира, почему не был стерт, как все Дети Несчастья до него, почему позволил себя смутить, правильно ли поступил? Ответов на эти вопросы у него не было, и это тяготило его больше всего.
Винсент знал, что в том же госпитале были почти все, кто пережил недавние события. Был здесь Рейм Лунетт, были обе леди Рейнсворт, был Оз, был Гилберт, столкнуться с которым он желал и боялся больше всего на свете, была и Ада – в ее покой он как-то умудрился украдкой заглянуть – были даже некоторые Баскервилли. Они не нуждались в лечении и уходе и остались здесь исключительно для того, чтобы быть рядом со своим Гленом – с Лео. Он был единственным, кого Винсент  не боялся навещать, единственным, кто еще не очнулся, тем, кто не станет спрашивать и не станет осуждать, тем, перед кем Винсенту не было мучительно стыдно, тем, кому не за что было его прощать.
Он приходил к нему вечерами, после обхода, садился на стул возле кровати и все тем же задумчивым взглядом, к которому успели привыкнуть и сестры, и лечащий врач, смотрел на спокойное лицо мальчика, который, сам того не понимая, умудрился стать для него едва ли не всем. Вглядывался в плотно сомкнутые веки и, не отдавая себе в этом отчета, ждал, когда же они, наконец, разомкнутся.

Дни текли за днями с бесстыжей монотонностью, заполненной миллионами и миллиардами тяжелых мыслей из-за которых Винсент уже в пятый раз перечитывал одну и ту же страницу небольшой брошюрки, которую кто-то оставил на скамье в сквере. Перечитывал и все равно не вникал. Так стоило ли пытаться? Он снова посмотрел на воду. Этот пруд, скрытый в тени деревьев был, пожалуй, единственным местом, в котором он мог спрятаться ото всех и вся. Сестра не раз передавала ему, что его искали… Искал Гилберт, искала Ада, даже Эхо, но он малодушно просил отвечать, что к нему не пускают. Он был не готов к этим встречам. Слишком был растерян и потрясен. Не мог поверить в то, что увидел и что пережил и с недоумением провожал взглядом счастливые и умиротворенные лица тех, кто вместе с ним прошел через этот ад. Их он не сломал. А его? На этот вопрос он боялся ответить даже самому себе.
- Господин Винсент, могу я Вас побеспокоить? – голос, который уже многие дни и недели заставляет его очнуться, оборвать бесконечную цепочку малоприятных воспоминаний и размышлений.
- Меня снова кто-то ищет?
- Да…
- Вы знаете, что ответить.
- Разумеется, но я подумала, что было бы неправильно не уведомить Вас об этом, - она помедлила. – Вас разыскивает молодой господин, которого Вы навещаете каждый вечер, он…
- Очнулся…
- Да, пришел в себя сегод…
Винсент вскочил, неловко и тяжело оперевшись на трость, к которой, пожалуй, никогда в жизни не сможет привыкнуть, и заковылял в сторону госпиталя настолько быстро, насколько мог себе позволить. Сестра хотела было остановить его, окликнуть, помочь, но… Увидела в выражении его лица, что-то, что остановило ее. Что-то, что никогда прежде не видела. И это что-то заставило ее улыбнуться.
Он остановился лишь, когда сомкнул пальцы на ручке двери нужного покоя, и перевел дыхание. Господи, как же глупо он себя ведет, как же нелепо выглядит! Взъерошенный, раскрасневшийся, запыхавшийся до того, что сердце бьется в горле. Разве прежний Винсент, тот, что был готов раствориться в непроглядной черноте Бездны, позволил бы себе нечто подобное? Впрочем, что от него осталось, от того Винсента? Стыд, страх и память. Не слишком щедрое наследие.
Винсент глубоко вздохнул, покачал головой и, постучав, вошел.
- Вы хотели меня видеть, господин?

- Винсент... ты ведь Винсент, верно?
Не такого ответа он ожидал… Улыбки, окрика, даже ругани, чего угодно, только не этого.  В груди зашевелилась смутная тень дурного предчувствия. Как бы плохо он не выглядел, как бы не сказалось на нем продолжительное беспамятство и ранения, его невозможно было не узнать, Винсент давно уже свыкся с этим. Много лет подряд его безошибочно вычисляли из сотен аристократов люди, которые никогда прежде его не видели, но слышали о нем, о том, что всегда его выделяло – гетерохромии. Правый глаз – алый, левый – медово-золотой.
«Он… Он не помнит?»
- Я и никто иной, - губы растянулись в кривоватой улыбке – тени той, к которой привыкли все, кто его знал. Винсент Найтрей растерял все свои маски – в том числе и эту – и стал просто Винсентом, человеком, которому еще предстояло возвести вокруг себя новую броню из взглядов и полуулыбок. Кажется, только тогда он и найдет в себе смелость заговорить с кем-то кроме своего господина, Лео Баскервилля. Просто потому что этот мальчик всегда видел дальше масок, понимал он это, или нет.
- Твои волосы... почему мне кажется, что раньше они были длиннее?
Винсент рассеянно провел рукой по волосам. Такими они были у него лет в одиннадцать, были и тогда, сто лет назад, когда Джек, обманчиво заботливый и добрый, своей рукой подравнял неухоженные пряди забитого уличного мальчишки и беспощадно остриг челку, заставив его без страха взглянуть на мир глазами, которые приносили ему и его брату беды и горе.
- Были и значительно, - он осторожно пустился на стул у изголовья кровати и прислонил трость к тумбочке. – Но ничто не вечно.
Он помедлил, внимательно вглядываясь в лицо мальчика и думая, как бы вывернуть разговор так, чтобы проверить, верны ли его подозрения.
- Как Вы себя чувствуете, господин? – спросил он, наконец.

Отредактировано Vincent (2014-06-13 23:16:00)

- Значит, отращу, - Винсент пожал плечами. Решение было принято, волосы обрезаны и не то выброшены, не то и вовсе сожжены. Пусть это будет наименьшей из потерь в его жизни, которая, волею судеб, не оборвалась. Он закрыл глаза, чувствуя, как чужая рука легким движением касается челки, нет-нет да задевая лоб. Жест, походящий на проверку на реальность – не фантом ли Винсент, не странная ли игра воспаленного сознания? Реакция вполне объяснимая и знакомая. Он вел себя также, когда впервые увидел Гилберта на пороге своей детской в поместье Найтреев. Желание дотронуться до него было непреодолимо, и казалось, что если не осуществить его, то брат раствориться в воздухе, будто его и не было.
- Я помню, как ты подстригал мне волосы...
Винсент не думал, что снова сможет смеяться, как тогда, согнувшись в три погибели, до немого содрогания плеч, раз за разом оживляя в памяти выражение неподдельного ужаса и смущения на лице зарвавшегося мальчишки, не ждавшего, что нелепый приказ, который он отдал из полудетского злорадства будет приведен в исполнение.  В тот день они начали доверять друг другу.
- О, да… Такое сложно забыть, - выдавил он сквозь хохот. – А то, что Вы мне тогда приказали  Вы помите? А, господин?
И чем сильнее Лео краснел, тем сложнее было Винсенту сдержать смех. Успокоившись, наконец, он облокотился о тумбочку, запустив пальцы в волосы, и глубоко вздохнул. Вопросы, которые задавал ему молодой Баскервилль, его растерянность и признание, бесповоротно перечеркнувшее всякие сомнения, к веселости не располагали, как ни крути.
- Мы с Вами находимся в госпитале при соборе святой Бригитты, недалеко от площади Трех Императоров. Помните, где это? Через пару кварталов отсюда стоит здание «Пандоры» - с этой стороны его не видно, зато неплохо просматривается часовая башня ратуши. Это почти самый центр Лебле. Все мы здесь поправляем здоровье после одной малоприятной заварушки, пересказать события которой я не берусь – слишком все запутанно. Скажу одно: больше ничего подобного не повторится в ближайшую сотню лет.

Отредактировано Vincent (2014-06-14 13:43:49)

Беспамятство… Винсент бы все на свете отдал, чтобы забыть обо всем: о позоре, о страхе, о бесконечных смертях и о прошлом, которое его тяготило. Прошлом, которое не изменилось. Он не мог так же, как все вокруг забыть о том, кем он был, о том, что сделал, не мог смотреть, как Лотти в присущей ей пошловатой манере заигрывает с Лунеттом, не мог слышать писклявый голосок Лили орущий с откуда-то с лестницы «сестренка Шерон!». Не мог свыкнуться с тем, что границы стерты, и те, кто когда-то были заклятыми врагами, стали друзьями. Разве так бывает?
- Боюсь, попытки разъяснить что-либо только еще больше Вас запутают. Ничто не забывается окончательно и бесповоротно. Придет время, и Вы все вспомните, не сомневайтесь.
«Нравится Вам это или нет».
- Вы ведь помните меня.
«Почему меня, а не Элиота?»
- Помните какие-то события, а это уже кое-что.
«Впрочем, некоторым некогда неплохо жилось и без воспоминаний о былом. Новая жизнь дала им много больше».
- Не переживайте так.
Взгляд Винсента остановился на руке мальчика. Той самой, которой Освальд Баскервилль собирался лишить его жизни. Той, которую старик-Шляпник оставил без кисти, эту никчемную жизнь спасая. Что на него тогда нашло? Он ведь столько раз клялся, что при случае втопчет в грязь помойную крысу, посмевшую выкрасть и отравить его ненаглядную госпожу. Впрочем, пожалуй, втоптал: выбил почву из под ног, лишил четко очерченной цели, оставил на съедение потаенным страхам. Чем не расправа?
- Что за...
- А это... Это как раз то, что, скорее всего, повлекло за собой потерю памяти. Свидетельство одних из тех событий, о которых Вы забыли.

Отредактировано Vincent (2014-06-14 21:34:40)

Урчание в чужом животе, такое громкое и неуместное, избавило Винсента от необходимости поддерживать мрачную и опасную беседу о потерянной памяти. Чего греха таить, он побаивался своими комментариями внести в их неясное полотно ненужные коррективы. В конце концов, он и сам не совсем понимал, чему верить, а чему нет, и где начинается граница объективной реальности. Винсент прекрасно понимал, что рано или поздно его господину придется вспомнить все от начала и до конца, заново пережить множество потерь и смертей, выпавших на его долю. А пока… Пока сохраняется хрупкая иллюзия мира, пока силы «Пандоры» не окрепли, и до Глена никому нет дела, пусть поживет прежней, беззаботной жизнью шестнадцатилетнего барчука, которым он никогда не был и никогда не будет.
Молодой человек покачал головой, глядя на Лео, как на шкодливого ребенка и кивнул на колокольчик, стоявший на тумбочке рядом с его, Винсента, локтем.
- Позвоните и узнаете.