Надо сказать, человек не сразу начал метаться. Поначалу к тому не было ровным счетом никаких причин. Когда человек очнулся, он подумал, что задохнется от боли, пронизавшей все его тело, и ослепнет от неестественно яркого света, бьющего в сощуренные глаза. Рука, затянутая в лайковую перчатку, медленным полубессознательным движением потянулась к животу, к тому месту, в которое вонзился меч Освальда Баскервилля, ища пальцами кровавую влагу раны. Ничего. Вообще ничего. Только неповрежденная ткань капота.  Но человек не желал верить тактильным ощущениям. Он точно знал, что его пронзили мечом именно в это место. Он все еще помнил холодные пальцы на своем плече, прерывистое дыхание своего убийцы, стальное лезвие, на мгновение застывшее в его теле и рывком вырвавшееся наружу. Помнил, как ничком рухнул на пол, пытаясь заставить себя благодарить судьбу за то, что его желание было исполнено. Что он, наконец, канул в небытие. После такого не выживают. Но судьба опять посмеялась над ним. Он действительно лежал ничком, только, кажется, совсем не на полу, а на земле, причем, какой-то странной, зачем-то выкрашенной полосами белой краски. Щека, вжатая в эту странную землю, почему-то саднила, будто расцарапанная, подогнутая рука онемела, ноги во что-то упирались – знать бы еще, во что. Человек зажмурился, мысленно досчитал до двадцати и снова открыл глаза. Ничего не изменилось. Сабрие из его ночных кошмаров  бесследно исчез, унеся с собой тошнотворный запах крови. Единственное о нем упоминание отзывалось металлическим привкусом во рту – то ли разбил губу, то ли прикусил щеку. Какая разница? Главное, что он какого-то черта все еще жив. И, кажется, был бы рад этому – с чего бы вдруг? – если бы не страх.
«Где я?»
Человек – Винсент Найтрей, Дитя Несчастья, каким-то образом избежавшее гибели в пучинах Бездны, очевидно, исторгнувшей его во второй раз – осторожно приподнял голову, отозвавшуюся на это поползновение острой болью, тошнотой и шумом в ушах. Вокруг стучали каблуки, шумели голоса, какие-то гудки, что-то противно пищало. Плеча коснулась чья-то рука, он дернулся, сбрасывая ее и резко разворачиваясь, и мгновенно пожалел об этом: перед глазами поплыло и завертелось волчком, а к горлу подкатил горький удушливый ком. Рука отпрянула и исчезла. Вместо нее над ним нависла широкая тень, пахнуло смесью запахов пота и чего-то отдаленно напоминающего мужской парфюм, снова появилась рука, от которой Винсент в страхе отшатнулся, рухнув на спину и больно ударившись спиной и затылком о землю так, что воздух из легких вышибло. Зато перед глазами стало неправдоподобно ясно: серое небо, странного вида стеклянные и каменные столбы, тянущиеся к нему, и толпа невообразимо пошло одетых людей. Люди что-то говорили, смотрели на него в упор, показывали пальцами… У кого-то на лицах было беспокойство, у кого-то насмешка, кто-то с кем-то переругивался… Иные и вовсе достали откуда-то какие-то прямоугольные штуковины и направили на него. Винсенту было плевать что это и кто эти люди. Он боялся их, как еще, пожалуй, никого и ничего не боялся. А в голове только одна мысль: «Беги! Беги прочь!». Ноги дрожали и подгибались, он едва мог устоять на них, его мотало из стороны в сторону, он то и дело натыкался на людей, сдавленно вскрикивал, делал несколько шагов назад, спотыкался, несколько раз падал, разбивая ладони в кровь, и все равно поднимался, подстегиваемый лихорадочной мыслью:
«Беги!»

Бежать было некуда. Его окружили широким подвижным кольцом, которое то сужалась, то расширялось, отталкивая и снова загоняя в центр. Винсента тошнило от чувства дежавю: он видел других людей в совсем других обстоятельствах. Людей, которых он ненавидел и, которые ненавидели его. Они плевались в него и бросали в него камни за то, что природа окрасила его правый глаз в алый. Из-за них он страдал и обрекал на страдания брата, чье имя и теперь криком отчаяния рвалось из глотки, но оставалось беззвучным шепотом на губах: Гил, Гил, Гил, Гил! Но его не было рядом. Была только толпа, которая не плевалась в него и не швыряла камни. Она смеялась над ним множеством ртов и указывала десятками пальцев.
Но вот от многорукого и многоликого тела толпы отделилось одно. Винсент не сразу заметил его приближение – слишком был напуган, слишком сильно кружилась голова и заплетались ноги. Он не сразу нашел его взглядом. Первое, что он увидел – черные волосы, лежащие в до боли знакомой неряшливой манере. Не так, как у Гилберта. Но как…
- Все, шоу окончено, расходимся, ребята!
Этот голос… Звучит банально, но то был один из немногих голосов, которые Винсент узнал бы из тысячи. В такой манере мог говорить только один человек. Тот, кому он поклялся в верности около полугода назад, тот, кто пообещал ему исполнить его желание, тот, кто за кратчайший срок втянул его в дичайшее количество комических ситуаций – Лео Баскервилль.
Винсент смотрел ему в спину и не верил своим глазам. Он и ушам своим не верил. И руке, за которую его ухватили и потащили прочь из этого ада. Руке, которая, почувствовав тепло чужой ладони, вцепилась в нее с паническим остервенением утопающего. Он боялся потерять этот обнадеживающий призрак, а потому смотрел на него безотрывно. Он сверлил взглядом чернявую макушку человека, который так напоминал ему господина и разрывался между желанием и страхом взглянуть ему в лицо: вдруг не он?
Едва они свернули в узкий пустынный переулок, Винсент, не выпуская спасительной руки, прислонился спиной к холодной стене, и, все еще не позволяя себе отвести взгляд или даже моргнуть, следил за тем, как из-за копны черных волос показывается лицо – то самое, родное мальчишеское лицо.
Вздох облегчения застрял в гортани стылым комом:
- И откуда же ты взялся, такой чудной? Ты в порядке?
Колени Винсента подкосились и он рухнул на земь, все еще не отводя полного ужаса и отчаяния взгляда от такого знакомого лица. Неужели ошибся? Неужели привычные глазу черты просто мерещатся ему? Нет, это было бы слишком.
- Вы…, - голос изменил ему, он запнулся, чувствуя, как земля под ним плывет. – Вы не узнаете меня?
Винсент чувствовал, что еще чуть-чуть, и он сорвется – то была слишком жестокая шутка даже для Бездны.

Лео… Лео, Лео, Лео. Это имя, вселявшее прежде надежду, резало теперь по живому, жгло каленым железом, выбивало из колеи. Если бы Винсент мог дотянуться до того, кто решил сыграть с ним эту злую шутку, он задушил бы его, не раздумывая. Оставалось только молиться всем, кому только можно, чтобы этот кошмар оказался не более чем страшным сном. Иначе он просто не выдержит.
Недоумение в глазах-омутах – теперь Винсент понял, наконец, что в их взгляде чего-то недоставало, чего-то, что отличало его Лео от этого, незнакомого, чужого, но такого предательски похожего на того, кого он со всей искренностью называл господином. Тихий, вкрадчивый голос – попытка успокоить, не возымевшая эффекта. Винсент дышал тяжело и часто, перед глазами снова поплыло, горло спазмом сдавила тошнота. Теперь он пытался успокоить себя сам, перестать думать и путать себя еще больше, убедить себя в том, что сейчас поиск грани между кошмаром и реальностью – не самое лучшее занятие. Не хватало только начать биться в истерике и истошно орать. Он ведь не десятилетний мальчик… Не мальчик. Не в Сабрие. А где? Плевать. На все плевать, про все забыть, ни на что не обращать внимания, кроме вводящего в заблуждение голоса и осторожных прикосновений к плечу. Нужно лечь. Добраться до первой попавшейся кушетки и лечь, чтобы мир не вертелся перед глазами. А остальное… Остальное потом. Проблемы нужно решать по мере их поступления, ведь верно? Так ведь поступают взрослые люди? Не десятилетние мальчики, обезумевшие от тошнотворного запаха крови и смрада Бездны?
Винсент крепко ухватился за предложенную ему руку и осторожно поднялся на трясущиеся ноги, опираясь о стену. Больше он не поднимал глаз. Не хотел видеть лица своего призрака.
- Да… Да, Вы правы…
Голова беспощадно кружилась, ноги слушались плохо. Винсент стиснул зубы и крепче вцепился в чужую руку, подавляя желание закрыть глаза – так недолго и в обморок хлопнуться, а еще один удар о камень он вряд ли переживет благополучно. Оставалось только надеяться, что, в случае чего, мальчик выдержит его вес.
- Ведите.
Все равно куда. Все равно зачем. Лишь бы лечь. Лишь бы закрыть глаза и проснуться там, где рядом будет его господин, его Лео с искрами золотого света в глазах-омутах.

Лифт был первым, на что Винсент, упорно и безотрывно смотревший себе под ноги, отгородившись от окружающего мира, вторгавшегося в сознание незнакомыми звуками, завесой спутанных волос, обратил внимание. Когда они остановились, Винсент краем глаза заметил, что рука его проводника к чему-то потянулась. Дверной колокольчик, молоток, затвор – он мог вообразить все что угодно, только не странного вида… кнопку? с изображением стрелки, указывающей вверх. Затем послышался короткий неестественный звук, схожий с ударом палочки по пластине семафора. Винсент поднял глаза… и наотрез отказался им верить. Только замкнутого пространства с неясным образом разъезжающимися…дверьми? Это ведь были двери, верно? Словом, только этого ему не хватало! Он волей-неволей попятился, ухватившись рукой за перила. Такие родные, знакомые и понятные.
Шесть лестничных маршей привели его и его спутника к вполне себе обыкновенной двери со вполне себе обыкновенным замком, которая вела во вполне себе обыкновенную квартиру, вроде той, в которой в свое время жил Гилберт. Во всяком случае, Винсент попытался убедить себя в том, что не видит ничего странного. Благо, мальчик не дал ему времени сосредоточить свое внимание на чем-либо. Он посадил его на диван и вручил какую-то книгу, на которую Найтрей даже не посмотрел. Он вяло кивнул и, едва мальчишка скрылся из виду, опустил голову на мягкий, обитый какой-то шершавой, но, все-таки, вполне приятной на ощупь тканью, и закрыл глаза, прислушиваясь к своим ощущениям. Болело все. Правое предплечье – скорее всего, будет синяк – щека, спина, неловко вывернутые при падении ноги, а сильнее всего – голова. Затылок беспощадно ныл, наливаясь тяжестью и недвусмысленно намекая на шишку, которая еще долго не даст ему спокойно жить. Бездна не церемонится с теми, кто ей не угоден. В том, что это ее рук дело он больше не сомневался. За что она мучает его? За кота? За красный глаз? За открытые сотню лет назад Врата? Но ведь это не его вина. Не его. Не его. Не его. Это все она. Она, эта рыжая кровожадная змея, сумевшая обвиться вокруг него, даже канув во тьму. Миранда Барма. Деймос. Охотница за головами. Хоть теперь он избавлен от нее…
Винсент резко распахнул глаза.
«Избавлен?».
И ведь верно… Он не чувствовал больше присутствия Цепи в своем теле. Не было этой тяжести в груди, ставшей за многие годы привычной, не было ощущения чужого присутствия за плечами. Пусто.
- Соня…, - пробормотал он, поднимаясь. – Соня!
Ни писка, ни серо-голубого хвоста вокруг головы, ни удушливого дыма. Никаких признаков присутствия Цепи. Пальцы судорожно вцепились в крючки, удерживающие ворот капота, неловкими торопливыми движениями выдергивая их из гнезд, затем к верхним пуговицам рубашки, к цепочке… Зеркальная печать упорно выскальзывала из ладони, ударяясь о грудь и бликуя  на свету. Наконец, он сумел поймать маленькое, оправленное в металл зеркальце и повернул под привычным углом, чтобы увидеть скрытый в нем циферблат. Однако не увидел ничего, кроме отражения люстры. Само стекло оставалось невредимым, но печати в нем не было. Девственно чистое зеркало, словно он только что получил его из рук Бернарда Найтрея. Сони с ним не было. И Деймос не было. Он знал это. Чувствовал. Но не мог поверить. Не мог понять, избавление это или проклятие.

Послышались тихие шаги. Что-то звякнуло. Винсент поднял голову, уронив бесполезный зеркальный кулон на грудь. Выбросить? Разбить? Растоптать? Сохранить. На всякий случай. От греха подальше. В такие игры лучше играть осторожно, он ведь прекрасно это знает. Научен горьким опытом.
«Успокойся…», - вздох.
Звякнула, как оказалось, чашка. Чашка без блюдца. Выглядит сиротливо и неприкаянно. Но зато привычно и знакомо. Лучше смотреть на нее, чем на человека с лицом Лео Баскервилля. Винсент понимал, что он обязан ему, что должен быть благодарен, должен, наконец, поднять на него глаза, но не мог себя заставить. Не свыкся.
- Спасибо.
Чашка грела освобожденные от перчаток пальцы. Ладони саднили – следы многократных падений. А в чашке что-то отдаленно напоминающее Эрл Грей. Горьковато, но ничего. Лучше передержанный чай, чем сотни вопросов без ответов. 
- Эй, у тебя болит что-то?
Винсент покачал головой. Голова, возмущенная таким откровенным враньем, закружилась опять. Зачем отрицать очевидное? Гаже он себя, пожалуй, еще никогда не чувствовал.
Мальчишка тем временем замельтешил по квартире в до боли знакомой деловитой манере, а потом и вовсе скрылся в прихожей.
Чашка – на стол, капот – на спинку дивана, Винсент – в ванную. Надо было делать хоть что-то. Все, что угодно, лишь бы не думать о том, где он, и что с ним происходит.
«Правду говорят, когда вокруг слишком много удивительного, удивляться, в конце концов, перестаешь».
Прикрытая дверь, рубашка – через плечо, взгляд – в зеркало. Да, выглядел он и впрямь не самым лучшим образом. Бледный, как смерть, под глазами тени, на щеке – ссадины, на плече – фиолетовое пятно синяка, ладони содраны, а на груди… На груди ничего. Печати – полого циферблата без стрелки – нет, как и не было. И раны, как он и подозревал. Ни рубца, ни царапины.
«Мне это снится. Просто снится. Лихорадочный бред, не более. Я скоро проснусь, и все вернется на круги своя. Все будет так, как я помню», - о том, хочет он этого или нет, Винсент предпочел не думать.
Он долго и напряженно рассматривал смеситель, прежде чем догадался дернуть носик наверх. Теплая вода брызнула в раковину. Может быть этот загадочный «душ» он принять и не рискнет, но вот умоется непременно – того и гляди полегчает.

«Душ» на поверку оказался альтернативой нормальной человеческой ванне, которая бы в этой маленькой комнатушке вряд ли бы поместилась. Удобно. Наверное…
Винсент осторожно кивнул в знак благодарности – усвоил, наконец, что резкие движения его многострадальной голове противопоказаны и чреваты сильным головокружением – и выдавил из себя кривоватую улыбку – вполне искреннюю, надо сказать. Взглянуть Лео в лицо он так и не отважился.
Когда дверь за Баскервиллем закрылась, Винсент еще раз окинул душевую кабинку оценивающим взглядом, разделся и влез под воду. Мальчишка был прав: снится ему все это или нет, а в пыли он сегодня вывалялся изрядно. К тому же, теплая вода всегда действовала на него успокаивающе.
К тому моменту, когда в дверь ванной снова постучали, Винсент уже успел переодеться в одолженную ему одежду, которая, к его удивлению, оказалась ему почти точно впору, разве что брюки пришлось подвернуть. А ведь мальчик был значительно ниже его ростом. Значит, не его. Чья же тогда? Впрочем, спрашивать об этом было бы чертовски глупо.  Так вот, он уже успел переодеться и даже умудрился выключить воду, теперь же с предельной осторожностью вытирал голову полотенцем, облокотившись о стену и слегка наклонившись вперед. Хоть эта процедура оставалась чем-то привычным и неизменным.
- Да, почти…, - он тихонько толкнул дверь рукой в подтверждение собственных слов, повесил полотенце себе на шею, перебросил копну влажных, мелко вьющихся от сырости волос за спину и вышел, прикрыв за собой дверь. – Прошу простить меня за причиненное беспокойство.

Врач… Женщина… Женщина-врач. Звучит, как нечто на грани фантастики. Впрочем, все вокруг глубоко за этой самой гранью. Это же сон, верно? А во сне возможно все.
И, все-таки, в обществе квалифицированного специалиста мужского пола Винсенту было бы значительно спокойнее… Сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке даже больше, чем прежде. Настолько, что не удостоил представленную ему особу даже кивка, не то, что полагавшегося по этикету полупоклона. Слишком уж она была необычна.
«Мисс Робинсон, значит».
Грубовата, резковата, беспардонна, деловита. Не самые лучшие качества для леди. Для врача сойдет.  И плевать, что она не внушала ему ровным счетом никакого доверия. Кого это волновало, в конце-то концов?
Винсент проводил Лео взглядом обреченного на казнь и тяжело вздохнул. Не хватало только растерять остатки гордости.
- Ну и что нам с тобой делать?
Он покосился на женщину с плохо скрываемым недоумением и неприязнью во взгляде: фамильярное обращение со стороны Лео-неЛео он еще мог принять  - он, в некотором смысле, спас его и, как ни крути, был точной копией его господина. Этой же… леди права на такой тон и форму обращения никто не давал. То ли это странное сновидение навязывало ему свои правила, то ли он просто потерял хватку. Ни то, ни другое молодого Найтрея не прельщало.
- Вы – врач, Вам виднее.
Робинсон усмехнулась, придвинула к себе табурет, села на него и полезла в чемоданчик, а мгновением позже извлекла из него небольшой бутылек темного стекла, обернутый мелко исписанной этикеткой.
- Тогда начнем с очевидного, - она смочила жидкостью из бутылька комок ваты, ухватила Винсента за подбородок и принялась промывать ссадины на щеке. Несмотря на всю ее осторожность, жидкость щипала так, что слезы на глаза наворачивались.
- Ну-ну-ну, не дергайся! Попадет в глаз – радости будет мало.
Винсент предусмотрительно зажмурился.
- Ударился при падении?
- Скорее всего.
- Скорее всего? Не помнишь?
Винсент помедлил.
- Нет.
- А как упал и почему?
- Нет.
- Куда шел до этого?
- Ничего. Вообще ничего.
- Совсем? – в лице женщины читалось искреннее беспокойство. Соврать, соврать неубедительно или сойти за психопата? Ответ очевиден.
- Только имя.
Так ведь было с Гилбертом, когда Бездна выплюнула его в сад Безариусов пятнадцать лет назад? А вот он, Винсент, помнил все. Все до последней детали, до последнего кровоподтека на камне пола. Помнил тьму Дна, помнил Чеширского Кота и белую как снег Алису – Волю Бездны. Помнил, но все эти годы предпочитал делать вид, что забыл. Почему бы и сейчас не поступить так же?
- Ооо, - протянула она. – А дела-то наши плохи.
Анна Робинсон поднялась со своего места, бросила ватку на столик и осторожно взяла Винсента за голову, ощупывая гематому. Тот в ответ зашипел.
- Так как, говоришь, тебя зовут?
- Винсент Найтрей, - процедил он, подавляя в себе желание дать этой дамочке по рукам – больно было до чертиков.
- Звучит, - она вздохнула. – Лео сказал мне, что ты еле на ногах держался, когда он тебя сюда вел. Было такое?
- Было. Сильно кружилась голова.
- И тошнило?
- Да.
- Таааак…
За полчаса мисс Робинсон умудрилась выявить у своего пациента большую часть симптомов, прямо указывающих на тяжелую форму сотрясения, дававших ей основание настаивать на госпитализации, как бы Баскервилль-младший ее не упрашивал. Она не могла позволить себе проводить здесь дни и ночи ради того, чтобы наблюдать Винсента и следить за его состоянием. К тому же, портативным рентгеном она еще не обзавелась, а снимок было сделать необходимо. Об этом она и заявила Лео, едва он показался на пороге.

Не доставлять этому мальчику слишком много проблем? Не доставлять этому мальчику слишком много проблем?! На всю эту квартиру, нет, на весь этот город Винсент был единственным, у кого действительно было слишком много проблем! Разумеется, если не брать в расчет теорию сна, которая все еще поддерживала в нем твердый ум: снам не удивляются, их принимают такими, какие они есть. Даже если они, несмотря на всю свою абсурдность, слишком реалистичны. Винсента передергивало от желания встать и поклониться ей в той самой издевательской манере, в какой он некогда кланялся Шляпнику, открывая перед ним дверь в кабинет, в котором Шерон Рейнсворт боролась с полынными грезами. Мол, будьте покойны, все исполним в лучшем виде. Однако он нашел в себе силы просто кивнуть ей и отвести взгляд. Теперь эта женщина раздражала его в несколько раз сильнее.
Мальчишка же – странное дело – вел себя сто крат дружелюбнее. И это ранило. Может быть, если бы он не стал ему помогать, а бросил там, в переулке, Винсент бы смог убедить себя все вокруг принять за игру воображения, издох бы в этой канаве и… А что и? Либо проснулся там, где и должен был быть – посреди старинного родового особняка в самом сердце Сабрие столетней давности, либо не проснулся бы уже никогда. Но Лео из его сна, Лео, который видел его впервые в жизни, не оставил его, а взвалил себе на плечи. И зачем ему это? Зачем им обоим?
Винсент ответил на улыбку юного Баскервилля горькой усмешкой.
«Ваша «доктор» немного неверно определила диагноз, мой господин».
Он одернул себя. Разве этот человек господин ему? Разве ему он присягал на верность, перед ним преклонил когда-то колено? Может и нет, но… Глазам так легко обмануть разум.
- Откровенно говоря, не знаю… Вероятно, я все еще не в себе,  - он поднялся с места и стянул с шеи мокрое полотенце. - Но еще одна чашка чая лишней не будет, это точно… Спасибо за заботу.

Винсент снова сел, не имея ни сил, ни желания возражать. Пусть себе хлопочет, если угодно.
Он перевел взгляд на грязный и пыльный капот и вздохнул. Если бы столь многое не свидетельствовало о том, что все, что он помнил реально, он, пожалуй, с радостью бы поверил в то, что его жизнь в Лебле и Сабрие - все интриги, которые он плел, перипетии, романы, убийства и предательства – лишь фантазия, игра воображения, результат сильного удара головой о камни мостовой. Но увы, слишком многое говорило об обратном.
«Бога ради, возьми себя в руки!»
Молодой человек, что было силы, сжал полотенце, которое все еще держал в руках. Что бы ни случилось, каковы бы ни были декорации, Винсент Найтрей всегда оставался Винсентом Найтреем – пронырливой крысой, способной кого угодно обвести вокруг пальца, человеком, не гнушающимся никаких средств во имя достижения поставленной цели, Ребенком Несчастья, презревшим чужие – и свои – страхи и суеверия. Так в чем же дело? Разве что-то изменилось?
Определенно. Но это осознание делало почву под ногами еще более зыбкой, а он и без того не твердо стоял на ногах. Именно поэтому от этой истины он предпочел отвернуться.
- Надеюсь, ты не против зеленого чая? Перепутал упаковки случайно, а повторно заваривать не стал.
- Ничего страшного, - Винсент милейше улыбнулся вновь вошедшему. – Чай он и есть чай вне зависимости от сорта.
Он придвинулся поближе к столику, перекинул полотенце через подлокотник и осторожно взял чашку в руки, краем глаза наблюдая за своим новоиспеченным благодетелем. Он был определенно как две капли воды похож на того Лео Баскервилля, которому Винсент некогда присягнул на верность. Однако манера, в которой он себя держал, была его господину совершенно не присуща. Во всяком случае, он никогда не видел его таким. Может быть, потому, что Найтрей удосужился обратить на него пристальное внимание только после кровавых событий в особняке Исла Юры, наложивших на юного Баскервилля свой отпечаток. А может быть, и потому, что этот мальчик просто был другим.
- Ты можешь задавать вопросы, ты знаешь?
Винсент вскинул брови. И какие такие вопросы он  должен был задавать? Где он, как здесь оказался и какого черта здесь происходит? В этом был бы определенный резон, если бы Найтрей был уверен, что этот Лео сможет дать ответы хотя бы на треть его вопросов. Ответы, которые бы прояснили ситуацию, а не запутали его еще больше.
- У меня, разумеется, тоже буду вопросы к тебе.
Найтрей едва сдержал усмешку – вот это уже другой разговор. Уж не завелся ли в этом странном сне один гадкий рыжий герцог и не от него ли этот милый мальчик научился выворачивать беседу именно под таким углом? Признаться, это было бы уже слишком…
-Ты ведь… действительно не понимаешь ничего, что происходит вокруг? Как человек из прошлого, попавший на два столетия вперед… Хотя о чем это я? Нет, неважно, глупости. Так не бывает…
Винсент, ошарашенный таким заявлением, открыл было рот, чтобы утвердить мальчишку в его уверенности в невозможности путешествий во времени – трогательная история из жизни человека, который такое уже единожды проделал, совершенно точно не входила в его планы на ближайшее будущее – как вдруг под боком у него что-то зажужжало и разразилось дичайшей какофонией звуков. Винсент подскочил, как ужаленный, чудом не ошпарившись выплеснувшимся из чашки чаем, растекшимся по ковру темными дымящимися пятнами, и в ужасе уставился на маленькое прямоугольное нечто, которое, очевидно, эти звуки и издавало, при этом еще и двигаясь из стороны в сторону.
- Прости, прости...!
Винсент молча проследил за манипуляциями Лео и, кое-как подавляя зарождающуюся истерику выдохнул:
- Что это, черт возьми, такое?!
И только тут он понял, что конспиратор из него, кажется, ни к черту…

Телефон. Те-ле-фон. Что за телефон? Почему телефон? Как такое вообще может существовать? Причем тут два века? Неужели, правда?!
Бесконечную череду вопросов без ответов прервали предложением отправиться спать. Весьма логичным, своевременным и решающим все проблемы разом: не надо ничего спрашивать, ничего объяснять, ни на что отвечать. Великолепно!
Винсент с готовностью проследовал в приготовленную для него комнату, проследил за процессом включения и выключения света, показавшегося ему несколько необычным, но более или менее знакомым, в сотый раз поблагодарил Лео за заботу, переоделся, бросив вещи на первый попавшийся стул, погасил свет и забрался под одеяло. Только сейчас он в полной мере осознал, насколько сильно устал, как болит все тело и с какой бешеной скоростью вращается мир под свинцовой тяжестью век.
Перестук каблуков гулким эхом отдается от стен, бьет в виски барабанным боем. Дыхание перехватывает от едкого дыма, смешавшегося с запахом крови. Все в ней: пол, стены, колонны, туфли, платье, даже руки – руки ни в чем не повинной жертвы. Торжество, на которое ее семья была приглашена герцогом Баскервиллем, обернулось кровавой бойней. И теперь она, молодая цветущая девушка, которой едва минуло пятнадцать лет, неслась по пустому коридору, спотыкаясь о трупы, прочь от своих преследователей в алых плащах. Она все еще надеялась выжить. Винсент видел ее. Видел ее кончину. Видел и чувствовал, как грудь сдавливает от отчаяния и боли – он ничем не мог ей помочь. Он – фантом – не мог даже до нее дотронуться. Ни до нее, ни до ее палачей. Опять!
Опять! Опять! Опять! Опять!!!  Он ненавидел себя за свое бессилие. Ненавидел настолько сильно, что не мог сдержать крика. Он не хотел… Не хотел кончить так, как она. Не хотел умирать, не имея возможности даже потешить себя надеждой, что когда-нибудь, через какое-нибудь столетие переродиться в другом теле и начнет новую, счастливую жизнь. У него это право отняли.
Он пытался защитить себя, то единственное, что у него еще осталось – возможность выбирать. Он пытался скрыться за силой, которая ему не принадлежала – силой верной ему Деймос. Но даже она… Теперь… Спустя сотню лет… Она… Снова она… Эта рыжая стерва! Надо бежать! Бежать! Бежать от них обоих! Туда, где они его никогда не найдут! Прочь! Прочь! Прочь!
- НЕ ПОДХОДИ!!!
Винсент не сразу понял, что кричит. Не сразу понял, что не стоит посреди пожарища, а сидит на кровати, прижимая руки к животу и обливаясь холодным потом. Не сразу понял, что ревет от страха и бессилия, что дышит тяжело и сбивчиво. Не сразу понял, что напрасно бормочет имя Сони. Ее с ним не было. Она больше не спасет его от ночных кошмаров.

До контракта с Соней кровавое месиво Сабрийской трагедии снилось ему из ночи в ночь. Он раз за разом проживал тот жуткий день, вновь и вновь видел, как умирают люди. Из-за его глупости. Из-за его наивности. Из-за ее коварства. Он не спал ночами и не позволял гасить свечи - ему мерещились призраки убитых той ночью. Они тянули к нему окровавленные иссохшие руки и твердили одно единственное слово: убийца. Постепенно он научился прогонять их, а с появлением Мыши – и вовсе забыл о них. Больше они к нему не приходили. И вот теперь, спустя столько лет, наполненных снами без сновидений, к нему снова потянулись руки – Освальда Баскервилля и Миранды Барма. Они называли его по-другому – Дитя Несчастья, Проклятое Дитя. Теперь его кошмары приобрели несколько иной характер: раньше он  видел только чужие смерти, теперь – еще и свою.
- Что случилось..?
Винсент вздрогнул. Этим самым голосом Глен пообещал подарить ему покой. Голосом Лео. Настоящего Лео. Того, который, прощупывая границы своих возможностей, приказал Найтрею вылизать его ботинки, а потом орал на него не своим голосом, того, кто как-то между делом, отчаянно краснея, попросил научить его стрелять, того, кто так упорно не хотел становиться Гленом. Не справедливо.
Мало-помалу кошмар отступал, оставляя после соленую влагу на щеках и тяжесть в груди. Винсент прижал к глазам манжеты пижамной рубашки и глубоко вздохнул. Право слово, как малое дитя. Это ведь всего лишь сон – иллюзия, игра воображения или слишком живое воспоминание. Он все еще жив, и это главное.
Найтрей окинул полутемную комнату взглядом, виновато улыбнулся сидевшему у кровати Лео и, выбравшись из-под одеяла, вышел на ранее примеченный балкон – душно.
Взгляд упал на полупустую пачку сигарет и коробок спичек. Неужели этот Лео курит? Забавно, право слово. Сам Винсент к табаку никогда не притрагивался: запах курева Гила его не привлекал, как раз напротив. Может быть, зря? В конце концов, если верить брату, курение успокаивает. Все лучше, чем потрошение мягких игрушек и мебели и кромсание занавесок. Винсент вытянул сигарету из пачки осторожным несколько брезгливым движением и повертел в пальцах, пытаясь вспомнить, как с этой пакостью обращался Гилберт. Сжимал в зубах, чиркал спичкой, закрывал дрожащий огонек ладонью и через мгновение-два выдыхал облачко сизого дыма. Зловонного едкого дыма, чей табачный дух пропитал его насквозь и стал неотъемлемой  частью его жизни.
"Нет... Не сегодня."

-Надеюсь, ты не собираешься ее выкурить?
Винсент хохотнул и отрицательно покачал головой. Нет, сколько бы судьба не проверяла его нервную систему на прочность, к сигаретам он не притронется. Ножницы куда привычнее и эффективнее.
Не успел он сказать и пары слов в свое оправдание, как пачка из его рук исчезла, вырванная решительным движением цепких пальцев, и оказалась заброшена куда-то в темноту.
«Значит, не курит…» - одна из немногих мало-мальски приятных мыслей за этот вечер. Курящий Лео в голове Найтрея не укладывался ни коим боком.
Он собрался было улыбнуться мальчику и парой-тройкой незначащих враз перевести разговор на нейтральную тему, как вдруг:
-…Я когда-нибудь прибью Гилберта…
Гилберта… Гил-бер-та… Гил…
- Гилберта?
Винсент старался говорить так, будто впервые слышит это имя и, в то же время, уверить себя в том, что его брат – любимый, единственный брат – не единственный Гилберт на всем белом свете. Однако голос срывался, а верилось с трудом.
Он нехотя взглянул на маленький экранчик, боясь увидеть в нем подтверждение самых худших своих опасений. И не зря. С фотографии – а это, очевидно, была именно она – ему улыбался родной брат – черные волосы, золотые глаза – которого он так хотел избавить от бремени своего существования.
- …и мой старший брат Гилберт…
Чужой старший брат.
- …профессор исторического факультета…большую часть времени он проводит в университете или в командировках…
Свободен и счастлив.
- Это его одежда сейчас на тебе.
Так близко и так далеко.
- Забавно… Если присмотреться, вы с Гилбертом немного похожи внешне.
«Похожи… Совсем немного… Когда злимся…»
О, Бездна, за что ему это?! Неужели его грехи настолько тяжки, что расплата так жестока и беспощадна?! Господи, почему так больно?! Ведь он хотел этого! Хотел, чтобы Гилберт обрел счастье без него. Без обузы за плечами. Без чужих несчастий. Он ведь так мечтал о счастье брата. Делал все, чтобы уберечь его от печали и страданий. От врагов и бед. Стольких ради него обезглавил. Стольким пожертвовал. Возвел столько стен… Только, чтобы он не вспомнил…

- Я рад, что вспомнил… Я рад, что ты есть… Никто не заставит меня отречься от тебя…

Эти слова, врезавшиеся в память, так глубоко, что не передать словами, грели его и жгли каленым железом. Все зря. Все напрасно. В пустоту. Тогда он не знал, как поступить. Не знал, как быть. Ведь мосты… сожжены все до единого. И вот, теперь…
- Все в порядке. Просто мне на мгновение показалось, что … что Ваш… что он мне знаком. Должно быть, когда-то видел фотографию… Не важно. Все… Все хорошо.

Нужно быть осторожным в своих желаниях…

Отредактировано Vincent (2014-07-15 20:57:01)

Винсент был настолько шокирован сложившейся картиной, что практический не обращал внимания ни на слова Лео, ни на его беспокойное мельтешение. Его занимали совершенно посторонние мысли, среди которых затесалась парочка сценариев изощренной мести Воле Бездны, если она еще существует. Найтрей послушно принял стакан воды и проглотил таблетки неизвестного происхождения, от чая, однако, отказался. Он, в конце концов, не Зарксис Брейк, чтобы потреблять этот напиток в таких количес твах.
«Интересно, он здесь тоже есть? Все тот же мнительный одноглазый паяц с замашками Дон Кихота? Или эта реальность его изменила?»
О том, изменила ли она Гилберта, Винсент предпочел не думать, хотя эта мысль упрямо лезла в голову, которую, спустя пару минут, начало заволакивать смутно знакомым сонным туманом.
- А эта доктор просто герой. Снимаю шляпу, - Винсент ехидно ухмыльнулся и, поставив стакан на тумбочку, забрался на кровать с ногами и прислонился спиной к стенке. – [b]Со мной правда все хорошо. Я просто еще не до конца отошел от кошмара. Это не страшно. Боюсь, у нас обоих сегодня был не самый легкий день, так что… Полагаю, вы правы, и надо постараться поспать. Простите, что разбудил, надеюсь, впредь такого не повторится. Спокойной ночи.[/b]
Будь Винсент в своем доме и в своей тарелке, он бы без церемоний выставил мальчишку за дверь, чтоб нервы не мотал и над душой не стоял. Однако обстоятельства диктовали иные правила поведения, и молодой человек был вынужден им следовать.
Найтрей проснулся часов через пять-шесть, чувствуя себя так, будто уснул под влиянием Сони: свинцовые веки, разрывающая рот зевота и абсолютно никаких воспоминаний о сновидениях. То, что доктор прописал. За годы контракта он успел привыкнуть к этому состоянию и начать считать его нормальным.
Найтрей проснулся, но глаза не открывал. Перина жестче, чем в его покоях, одеяло легче, подушка ниже, кровать уже, простыни пахнут чем угодно, только не крахмалом, а окно вообще не с той стороны. Нет, он все еще там, где был вчера, и нет, ему это не приснилось. Досадно.
Он перевернулся на спину и нехотя открыл глаза, глядя в идеально белый потолок без всякого намека на лепнину. Как-то непривычно. Впрочем, в этой реальности все было непривычно и чуждо. Пора привыкать и, быть может, из этого выйдет что-то путное.
Повалявшись еще с четверть часа, Винсент встал с постели и, не дав себе труда ее заправить, переоделся и вышел в пустующую гостиную. Тишина. Капот все так же валялся посреди дивана, полотенце уныло свисало с подлокотника, на столе стоял не убранный сервиз, а на полу валялась книжка. Вчера ему было не до нее. А вот сегодня, здесь и сейчас, в ожидании хозяина квартиры – без него он разгуливать по неизведанным закоулкам чужого жилища Винсент почему-то не решился – в самый раз. Он уселся поудобнее и поднял книгу.  «Алиса в Стране Чудес» - гласило название. Очевидно, сказка.
«Ну, сказка так сказка».

«Алиса в Стране Чудес», показавшаяся Винсенту весьма невинной историей из разряда сказочек на ночь, уже после третьей главы начала приобретать очертания грубой издевки. Белые Кролики, Дверные Коридоры и тупая, как пробка Птица Додо слишком сильно напоминали ему Бездну. Еще немного и книжка бы полетела на пол. Впрочем, ее непосредственный хозяин, который, между прочим, сам же и подсунул ее своему случайному гостю, подоспел раньше, чем смутное желание переросло во вполне себе осуществимый порыв.
Ворчание Лео-не-Лео не произвело должного воспитательного эффекта. Напротив, сонное умиротворение, в котором Найтрей как правило прибывал по утрам, растаяло окончательно и бесповоротно, оставив после себя призрачные мечты о ножницах и искромсанных занавесках. Впрочем, и это тоже вполне привычное состояние доминировало не долго – мальчик взмахнул чем-то, что сам же потом назвал загадочным и абсолютно бессмысленным словом «пульт», и на смену раздражению пришел легкий шок. Еще немного, и эта малоприятная эмоция тоже войдет в список привычных… Перед ним мелькали образы, странные люди, несущие какую-то чушь… Винсент был настолько поглощен всем этим фантасмагорическим бредом, что не сразу сообразил, что, помимо всего прочего, видит себя… Боже, как он был жалок… Отчаявшийся, запуганный, мечущийся из стороны в сторону…
«Господи, какой позор…»
Будучи не в силах больше наблюдать свое унижение и мучиться мыслями о том, как он вообще оказался в этой коробке, молодой человек наугад нажал на одну из множества кнопок. Экран мелькнул, зашумел и пошел пестрой черно-белой рябью.
«Вот и отлично».